Можешь убивать меня, нет сил сопротивляться,
но терпения срок годности истек,
не продолжу я в тебя влюбляться,
ничего не выйдет, ты далек,
можешь сыпать соль на рану, как ты любишь,
забирать последний воздух, как обычно,
но меня уже ты не погубишь.
Ты забыл, что это мне привычно?
Ты забыл, как стала я ничтожной?
Ты забыл, как много обещал?
Находится с тобой рядом невозможно,
только ту боль во мне не замечал.
Ты не помнишь, как перекрывал дыханье?
Ты не помнишь, что была почти мертва?
Я в живых осталась. И в молчанье
окунулась, погрузилась до пьяна.
Можешь дергать за живое, можешь ранить,
это стало нормой, хочешь бей,
хочешь оставляй на сердце шрамы,
но я не буду никогда твоей!
Твоей рабой и пленницей, твоей послушной,
я вырвалась с твоих оков, твоих цепей,
твое тепло давно уже не нужно
и, пусть мне холодно, не буду я твоей!
Последний взгляд не нужен перед смертью,
я задохнусь от дыма твоих слов,
не слушать можешь ты и мне не верить,
но ты убийца моих чувств и моих снов.
но терпения срок годности истек,
не продолжу я в тебя влюбляться,
ничего не выйдет, ты далек,
можешь сыпать соль на рану, как ты любишь,
забирать последний воздух, как обычно,
но меня уже ты не погубишь.
Ты забыл, что это мне привычно?
Ты забыл, как стала я ничтожной?
Ты забыл, как много обещал?
Находится с тобой рядом невозможно,
только ту боль во мне не замечал.
Ты не помнишь, как перекрывал дыханье?
Ты не помнишь, что была почти мертва?
Я в живых осталась. И в молчанье
окунулась, погрузилась до пьяна.
Можешь дергать за живое, можешь ранить,
это стало нормой, хочешь бей,
хочешь оставляй на сердце шрамы,
но я не буду никогда твоей!
Твоей рабой и пленницей, твоей послушной,
я вырвалась с твоих оков, твоих цепей,
твое тепло давно уже не нужно
и, пусть мне холодно, не буду я твоей!
Последний взгляд не нужен перед смертью,
я задохнусь от дыма твоих слов,
не слушать можешь ты и мне не верить,
но ты убийца моих чувств и моих снов.